в конце концов и сам поехал комиссаром армии на ЮЗФ и в Виннице лично арестовал Деникина (после корниловского мятежа), весьма жалел (и на процессе), что тут же его не расстреляли. Ясноглазый, всегда очень искренний и всегда совершенно захваченный своей правильной ли, неправильной идеей, он в партии меньшевиков ходил в молодых, да и был таков. Это не мешало ему однако с дерзостью и горячностью предлагать руководству свои проекты, вроде того чтобы: весной 1917 года сформировать с.-д. правительство или в 1919 году - меньшевикам войти в Коминтерн (Дан и другие неизменно отвергали все его варианты и даже свысока). В июле 17 года он больно переживал и считал роковою ошибкой, что социалистический Петросовет одобрил вызов Временным правительством войск против других социалистов, хотя бы и выступивших с оружием. Едва произошел октябрьский переворот, Якубович предложил своей партии всецело поддержать большевиков и своим участием и воздействием улучшить создаваемый ими государственный строй. В конце концов он был проклят Мартовым, а к 1920 году и окончательно вышел из меньшевиков, убедясь, что бессилен повернуть их на стезю большевиков. Я для того так подробно все это так называю, чтобы выяснело: Якубович не меньшевиком, а большевиком был всю революцию, самым искренним и вполне бескорыстным. А в 1920 году он еще был и смоленским губпродкомиссаром (среди них - единственный не большевик) и даже был по Наркомпроду отмечен как лучший (уверяет, что обходился без карательных отрядов; не знаю; на суде упомянул, что выставлял заградительные). В 20-е годы он редактировал "Торговую газету", занимал и другие заметные должности. Когда же в 1930 году таких вот именно "пролезших" меньшевиков надо было набрать по плану ГПУ - его и арестовали. И тут его вызвал на допрос Крыленко, который, как всегда и раньше, читатель уже знает, организовывал следствие из хаоса дознания. И оказывается, что прекрасно они друг с другом были знакомы, ибо в те же годы (промеж первых процессов) в ту же Смоленскую губернию Крыленко приезжал укреплять продработу. И вот что сказал теперь Крыленко: - Михаил Петрович, скажу вам прямо: я считаю вас коммунистом! (Это очень подбодрило и выпрямило Якубовича.) Я не сомневаюсь в вашей невиновности. Но наш с вами партийный долг - провести этот процесс. (Крыленке Сталин приказал, а Якубович трепещет для идеи, как рьяный конь, который сам спешит сунуть голову в хомут.) Прошу вас всячески помогать, идти навстречу следствию. А на суде в случае непредвиденного затруднения, в самую сложную минуту, я попрошу председателя дать вам слово. !!! И Якубович - обещал. С сознанием долга - обещал. Пожалуй, такого ответственного задания еще не давала ему Советская власть! И можно было на следствии не трогать Якубовича и пальцем! Но это было бы для ГПУ слишком тонко. Как и все, достался Якубович мясникам-следователям, и применили они к нему всю гамму - и морозный карцер, и жаркий закупоренный, и битье по половым органам. Мучили так, что Якубович и его подельник Абрам Гинзбург в отчаянии вскрыли себе вены. После поправки их уже не пытали и не били, только была двухнедельная бессонница. (Якубович говорит: "Только бы заснуть! Уже ни совести, ни чести...") А тут еще и очные ставки с другими, уже сдавшимися, тоже подталкивают "сознаваться", городить вздор. Да сам следовател (Алексей Алексеевич Наседкин): "Я знаю, знаю, что ничего не было! Но - требуют от нас!" Однажды, вызванный к следователю, Якубович застает там замученного арестанта. Следователь усмехается: "Вот Моисей Исаевич Тейтельбаум просит вас принять его в вашу антисоветскую организацию. Поговорите без меня посвободнее, я пока уйду". Ушел. Тейтельбаум действительно умоляет: "Товарищ Якубович! Прошу вас, примите меня в ваше Союзное Бюро меньшевиков! Меня обвиняют во "взятках с иностранных фирм", грозят расстрелом. Но лучше я умру контриком, чем уголовником!" (А скорей - обещали, что контрика и пощадят? Он не ошибся: получил детский срок, пятерку). До чего же скудно было у ГПУ с меньшевиками, что набирали обвиняемых из добровольцев!.. (И ведь важная роль ждала Тейтельбаума! - связь с заграничными меньшевиками и со Вторым Интернационалом! Но по уговору - пятерка, честно) С одобрения следователя Якубович принял Тейтельбаума в Союзное Бюро. За несколько дней до процесса в кабинете старшего следователя Дмитрия Матвеевича Дмитриева было создано первое оргзаседание Союзного Бюро меньшевиков: чтоб согласовать и каждый бы роль свою лучше понял. (Вот так и ЦК "промпартии" заседал! Вот где подсудимые "могли встретиться", чему дивился Крыленко.) Но так много наворочено было лжи, не вмещаемой в голову, что участники путали, за одну репетицию не усвоили, собирались и второй раз. С каким же чувством выходл Якубович на процесс? За все принятые муки, за всю ложь, натолканную в грудь - устроить на суде мировой скандал? Но ведь: 1) Это будет удар в спину Советской власти! Это будет отрицанием всей жизненной цели, для которой Якубович живет, всего того пути, которым он выдирался из ошибочного меньшевизма в правильный большевизм; 2) посе такого скандала не дадут умереть, не расстреляют просто, а будут снова пытать, уже в месть, доведут до безумия, а тело и без того измучено пытками. Для такого еще нового мучения - где найти нравственную опору? в чем почерпнуть мужество? (Я по горячему звуку слов записал эти его аргументы - редчайший случай получить как бы "посмертно" объяснение участника такого процесса. И я нахожу, что это все равно, как если бы причину своей загадочной судебной покорности объясняли нам Бухарин или Рыков: та же искренность, та же партийная преданность, та же человеческая слабость, такое же отсутствие нравственной опоры для борьбы из-за того, что нет отдельной позиции.) И на процессе Якубович не только покорно повторял всю серую жвачку лжи, выше которой не поднялась фантазия ни Сталина, ни его подмастерий, ни измученных подсудимых. Но и сыграл он свою вдохновенную роль, обещанную Крыленке. Так называемая Заграничная Делегация меньшевиков (по сути - вся верхушка их ЦК) напечатала в "Vorwarts" свое отмежевание от подсудимых. Они писали, что это - позорнейшая судебная комедия, построенная на показаниях провокаторов и несчастных обвиняемых, вынужденных к тому террором. Что подавляющее большинство подсудимых уже более десяти лет как ушли из партии и никогда в нее не возвращались. И что смехотворно большие суммы фигурируют на процессе - такие деньги, которыми и вся партия никогда не располагала. И Крыленко, зачтя статью, просил Шверника дать подсудимым высказаться (то же дерганье всеми нитками сразу, как и на Промпартии). И все выступили. И все защищали методы ГПУ против меньшевистского ЦК... Но что вспоминает теперь Якубович об этом своем "ответе", как и о своей последней речи? Что он говорил отнюдь не только по обещанию, данному Крыленке, что он не просто поднялся, но его подхватил, как щепку, поток раздражения и красноречия. Раздражения - на кого? Узнавший и пытки, и вскрывавший вены, и обмиравший уже не раз, он теперь искренне негодовал не на прокурора! не на ГПУ! - нет! на Заграничную Делегацию!!! Вот она, психологическая переполюсовка! В безопасности и комфорте (даже нищая эмиграция конечно комфорт по сравнению с Лубянкой) они там, бессовестные, самодовольные - как могли не пожалеть этих за муки и страдания? как могли так нагло отречься и отдать несчастных их участи? (Сильный получился ответ, и устроители процесса торжествовали.) Даже рассказывая в 1967 году, Якубович затрясся от гнева на Заграничную Делегацию, на их предательство, отречение, их измену социалистической революции, как он упрекал их еще в 1917 году. А стенограммы процесса при этом не было у нас. Позже я достал ее и удивился: в каждой мелочи, в каждой дате и имени такая точная память Якубовича здесь его подвела: ведь он сказал на процессе, что заграничная делегация по поручению II-го Интернационала давала им директивы вредить! и не помнит теперь. Заграничные меньшевики писали не бессовестно, не самодовольно, они именно ЖАЛЕЛИ несчастные жертвы процесса, но указывали, что это давно не меньшевики - так и правда. На что же так устойчиво и искренне разгневался Якубович? А как заграничные меньшевики могли бы НЕ отдать подсудимых их уч