В годы, когда арестантские дела не имели конечных назначений, пересылки превратились в невольничьи рынки. Желанные гости на пересылках стали покупатели, слово это все чаще слышалось в коридорах и камерах безо всякой усмешки. Как везде в промышленности неусидно стало ждать, что пришлют по разверстке из центра, а надобно засылать своих толкачей и дергателей, так и в ГУЛаге: туземцы на островах вымирали: хоть и не стоили ни рубля, а в счет шли, и надо было самим озаботиться их привозить, чтобы не падал план. Покупатели должны были быть люди сметчивые, глазастые, хорошо смотреть, что берут, и не давать насовать им в числе голов - доходяг и инвалидов. Это были худые покупатели, кто этап отбирал по папкам, а купцы добросовестные требовали прогонять перед ними товар живьем и гольем. Так и говорилось без улыбки - товар. "Ну, какой товар привезли?" - спросил покупатель на бутырском вокзале, увидев и рассматривая по статьям семнадцатилетнюю Иру Калину. Человеческая природа если и меняется, то не на много быстрей, чем геологический облик Земли. И то чувство любопытства, смакования и примеривания, которое ощущали двадцать пять веков назад работорговцы на рынке рабынь, конечно владело и гулаговскими чиновниками в Усманской тюрьме в 1947-м году, когда они, десятка два мужчин в форме МВД, уселись за несколько столов, покрытых простынями (это для важности, иначе все-таки неудобно), а заключенные женщины все раздевались в соседнем боксе и обнаженными и босыми должны были проходить перед ними, поворачиваться, останавливаться, отвечать на вопросы. "Руки опусти!" - указывали тем, кто принимал защитные положения античных статуй (офицеры ведь серьезно выбирали наложниц для себя и своего окружения.)
Так в разных проявлениях тяжелая тень завтрашней лагерной битвы заслоняет новичку-арестанту невинные духовные радости пересыльной тюрьмы. На две ночи затолкнули к нам в пресненскую камеру спецнарядника, и он лег рядом со мной. Он ехал по спецнаряду, то есть в Центральном Управлении была выписана на него и следовала из лагеря в лагерь накладная, где значилось, что он техник-строитель и лишь как такового его следует использовать на новом месте. Спец-нарядник едет в общих столыпинских, сидит в общих камерах пересылок, но душа его не трепещет: он защищен накладной, его не погонят валить лес. Жесткое и решительное выражение было главным в лице этого лагерника, отсидевшего уже большую часть своего срока. (Я не знал еще, что такое же точно выражение есть национальный признак островитян ГУЛага. Особи с мягким уступчивым выражением быстро умирают на островах.) С усмешкой, как смотрят на двухнедельных щенят, смотрел он на наше первое барахтанье. Что ждет нас в лагере? Жалея нас, он поучал: - С первого шага в лагере каждый будет стараться вас обмануть и обокрасть. Не верьте никому, кроме себя! Оглядывайтесь: не подбирается ли кто укусить вас. Восемь лет назад вот таким же наивным я приехал в Каргопольлаг. Нас выгрузили из эшелона, и конвой приготовился вести нас: десять километров до лагеря, рыхлый глубокий снег. Подъезжают трое саней. Какой-то здоровый дядя, которому конвой не препятствует, объявляет: "Братцы, кладите вещи, подвезем!" Мы вспоминаем: в литературе читали, что вещи арестантов возят на подводах. Думаем: совсем не так бесчеловечно в лагере, заботятся. Сложили вещи. Сани уехали. Все. Больше мы их никогда не видели. Даже тары пустой. - Но как это может быть? Что ж, там нет закона? - Не задавайте дурацких вопросов. Закон есть. Закон - тайга. А правды никогда в ГУЛаге не было и не будет. Это каргопольский случай - просто символ ГУЛага. Потом еще привыкайте: в лагере никто ничего не делает даром, никто ничего - от доброй души. За все нужно платить. Если вам предлагают что-нибудь бескорыстно - знайте, что это подвох, провокация. Самое же главное: избегайте общих работ! Избегайте их с первого же дня! В первый день попадете на общие - и пропали, уже навсегда. - Общих работ? - Общие работы - это главные основные работы, которые ведутся в данном лагере. На них работают восемь-десять процентов заключенных. И все они подыхают. Все. И привозят новых взамен - и опять на общие. Там вы положите последние силы. И всегда будете голодные. И всегда мокрые. И без ботинок. И обвешены. И обмерены. И в самых плохих бараках. И лечить вас не будут. ЖИВУТ же в лагере только те, кто НЕ на общих. Старайтесь любой ценой - не попасть на общие! С первого дня. Любой ценой! Любой ценой! На Красной Пресне я усвоил и принял эти - совсем не преувеличенные советы жестокого спец-нарядника, упустив только спросить: а где же мера цены? Где же край ее?
Маетно ехать в столыпине, непереносимо в воронке, замучивает скоро и пересылка, - да уж лучше бы обмахнуть их все, да сразу в лагерь красными вагонами. Интересы государства и интересы личности, как всегда, совпадают и тут. Государству тоже выгодно отправлять осужденных в лагерь, прямым маршрутом, не загружая городских магистралей, автотранспорта и персонала пересылок. Это давно понято в ГУЛаге и отлично освоено: караваны краснух (красных телячьих вагонов), караваны барж, а уж годе ни рельс, ни воды - там пешие караваны (эксплуатировать лошадей и верблюдов заключенным не дают). Красные эшелоны всегда выгодны, когда где-то быстро работают суды или где-то пересылка переполнена - и вот можно отправить сразу вместе большую массу арестантов. Так отправляли миллионы крестьян в 1929-31 годах. Так высылали Ленинград из Ленинграда. В тридцатых годах так заселялась Колыма: каждый день изрыгала такой эшелон до Совгавани, до порта Ванино столица нашей родины Москва. И каждый областной город тоже слал красные эшелоны, только не ежедневно. В 1941-м так выселяли Республику Немцев Поволжья в Казахстан, и с тех пор все остальные нации - так же. В 1945-м такими эшелонами везли русских блудных сынов и дочерей - из Германии, из Чехословакии, из Австрии и просто с западных границ, кто сам подъезжал туда. В 1949-м так собирали Пятьдесят Восьмую в Особые лагеря. Столыпины ходят по пошлому железнодорожному расписанию, красные эшелоны по важному наряду, подписанному важным генералом ГУЛага. Столыпин не может идти в пустое место, в конце его назначения всегда есть вокзал, и хоть плохонький городишко, и КПЗ под крышей. Но красный эшелон может идти и в пустоту: куда придет он, там рядом с ним тотчас подымается из моря, степного или таежного, новый остров Архипелага. Не всякий красный вагон и не сразу может везти заключенных - сперва он должен быть подготовлен. Но не в том смысле подготовлен как может быть подумал читатель: что его надо подмести и очистить от угля или извести, которые перевозились там перед людьми, - это делается не всегда. И не в том смысле подготовлен, что если зима, то надо его проконопатить и поставить печку. (Когда построен был участок железной дороги от Княж-Погоста до Ропчи, еще не включенный в общую железнодорожную сеть, по нему тотчас же начали возить заключенных - в вагонах, в которых не было ни печек, ни нар. Зэки лежали зимой на промерзлом снежном полу и еще не получали при этом горячего питания, потому что поезд успевал пройти участок всегда меньше, чем за сутки. Кто может в мыслях перележать там, пережить эти 18-20 часов да переживет!) А подготовка вот какая: должны быть проверены на целость и крепость полы, стены и потолки вагонов; должны быть надежно обрешечены их маленькие оконца; должна быть прорезана в полу дыра для слива, и это место особо укреплено вокруг жестяной обивкой с частыми гвоздями; должны быть распределены по эшелону равномерно и с нужною частотой вагонные площадки (на них стоят посты конвоя с пулеметами), а если площадо мало, они должны быть достроены; должны быть оборудованы всходы на крыши; должны быть продуманы места расположения прожекторов и обеспечено безотказное электропитание; должны быть изготовлены длинноручные деревянные молотки; должен быть подцеплен штабной классный вагон, а если нет его - хорошо оборудованы и утеплены теплушки для начальника караула, для оперуполномоченного и для конвоя; должны быть устроены кухни - для конвоя и для заключенных. Лишь после этого можно идти вдоль вагонов и мелом косо надписывать: "спецоборудование" или там "скоропортящийся". (В "Седьмом вагоне" Е.Гинзбург этап красными вагонами описала очень ярко и во многом освобождает нас сейчас от подробно