Архипелаг ГУЛаг - Страница 115

115

* * *

Еще отличаются пассажиры столыпина остального поезда тем, что не знают, куда идет поезд и на какой станции им сходить: ведь билетов у них нет, и маршрутных табличек на вагонах они не читают. В Москве их иногда посадят в токой дали от перрона, что даже и москвичи не сообразят: какой же это из восьми вокзалов. Несколько часов в смраде и стиснутости сидят арестанты и ждут маневрового паровоза. Вот он придет, отведет вагон-зак к уже сформированному составу. Если лето, то донесутся станционные динамики: "Москва-Уфа отходит с третьего пути... С первой платформы продолжается посадка на Москва-Ташкент..." Значит вокзал - Казанский, и знатоки географии Архипелага и путей его теперь объясняют товарищам: Воркута, Печора - отпадают, они - с Ярославского; отпадают кировский, горьковский лагеря.Так попадают плевелы в жатву славы. Но - плевелы ли? Ведь нет же лагерей пушкинских, гоголевских, толстовских - а горьковский есть, да какое гнездо! А еще отдельно каторжный прииск "имени Максима Горького" (40 километров от Эльгена)! Да, Алексей Максимыч. ... "вашим, товарищ, сердцем и именем..." Если враг не сдается... Скажешь лихо словечко, глядь - а ты ведь уже не в литературе...

В Белоруссию, на Украину, на Кавказ - из Москвы и не возят никогда, там своих девать некуда. Слушаем дальше. Уфимский отправили - наш не дрогнул. Ташкентский отошел - стоим. "До отправления поезда Москва-Новосибирск... Просьба к провожающим... билеты отъезжающих"... Тронулись. Наш. А что это доказывает? Пока ничего. И Среднее Поволжье наше, и наш Южный Урал. Наш Казахстан с джезказганскими медными рудниками. Наш и Тайшет со шпалопропиточным заводом (где, говорят, креозот просачивается сквозь кожу, кости, парами его насыщаются легкие - и это смерть). Вся Сибирь еще наша до СовГавани. И наша - Колыма. И Норильск - тоже наш. Если же зима - вагон задраен, динамиков не слышно. Если конвойная команда верна уставу - от них тоже не услышишь обмолвки о маршруте. Так и тронемся, уснем в переплете тел, в пристукивании колес, не узнав - леса или степи увидятся завтра через окно. Через то окно, которое в коридоре. Со средней полки через решетку, коридор, два стекла и еще решетку видны все-таки станционные пути и кусочек пространства, бегущего мимо поезда. Если стекла не обмерзли, иногда можно прочесть и название станции - какое-нибудь Авсюнино или Ундол. Где такие станции?.. Никто не знает в купе. Иногда по солнцу можно понять: на север нас везут или на восток. А то в каком-нибудь Туфанове втолкнут в ваше купе обшарпанного бытовичка, и он расскажет, что везут его в Данилов на суд, и боится он, не дали б ему годика два. Так вы узнаете, что ехали ночью через Ярославль и, значит, первая пересылка на пути - Вологодская. И обязательно найдутся в купе знатоки, кто мрачно просмакует знаменитую присказку: "вОлОгОдский кОнаОй шутить не любит!" Но и узнав направление - ничего вы еще не узнали: пересылки и пересылки узелками впереди на вашей ниточке, с любой вас могут повернуть в сторону. Ни на Ухту, ни на Инту, ни на Воркуту тебя никак не тянет - а думаешь 501-я стройка слаще - железная дорога по тундре, по северу Сибири? Она стоит их всех. Лет через пять после войны, когда арестантские потоки вошли все-таки в русло (или в МВД расширили штаты?) - в министерстве разобрались в миллионых ворохах дел и стали сопровождать каждого осужденного запечатанным конвертом его тюремного дела, в прорези которого открыто для конвоя писался маршрут (а больше маршрута им знать не полезно, содержание дел может влиять развращающе). Вот тогда, если вы лежите на средней полке, и сержант остановился как раз около вас, и вы умеете читать вверх ногами - может быть вы и словчите прочесть, что кого-то везут в Княж-Погост, а вас в Каргопольлаг. Ну, теперь еще больше волнений! - что за Каргопольлаг? Кто о нем слышал? Какие там общие? (бывают общие работы смертные, а бывают и полегче.) Доходиловка, нет? И как же, как же вы впопыхах отправки не дали знать своим родным, и они все еще мнят вас в сталиногорском лагере под Тулой? Если вы очень нервны и очень находчивы, может быть удастся вам решить и эту задачу: у кого-то найдется сантиметровый кусочек карандашного грифеля, у кого-то мятая бумага. Остерегаясь, чтобы не заметил конвойный из коридора (а ногами к проходу ложиться нельзя, только головой), вы, скрючившись и отвернувшись, между толчками вагона пишете родным, что вас внезапно взяли со старого места и тепреь везут, что с нового места может будет только одно письмо в год, пусть приготовятся. Сложенное треугольником письмо надо нести с собой в уборную наудачу: вдруг да сведут вас туда на подходе к станции или на отходе от нее, вдруг зазевается конвойный в тамбуре, - тогда нажимайте скорее педаль, пусть откроется отверстие спуска нечистот, и, загородивши телом, бросайте письмо в это отверстие! Оно намокнет, испачкается, но может проскочить и упасть между рельсами. Или даже выскочит сухое, подколесный ветер закружит его, оно взвихрится, попадет под колеса или минует их и отлого спустится на откос полотна. Может быть так и лежать ему тут до дождей, до снега, до гибели, может быть рука человека поднимет его. Если этот человек окажется не идейный - то подправит адрес, буквы наведет или вложит в другой конверт - и письмо еще, смотри дойдет. Иногда такие письма доходят - доплатные, стершиеся, размытые, измятые, но с четким всплеском горя...

* * *

А еще лучше - переставайте вы поскорее быть этим самым фраером - смешным новичком, добычей и жертвой. Девяносто пять из ста, что письмо ваше не дойдет. Но и дойдя, не внесет оно радости в дом. И что за дыхание - по часам и суткам, когда выступили вы в страну эпоса? Приход и уход разделяются здесь десятилетиями, четвертью века. ВЫ НИКОГДА НЕ ВЕРНЕТЕСЬ в прежний мир! Чем скорее вы отвыкнете от своих домашних, и домашние отвыкнут от вас - тем лучше. Тем легче. И как можно меньше имейте вещей, чтобы не дрожать за них! Не имейте чемодана, чтобы конвой не сломал его у входа в вагон (а когда в купе по двадцать пять человек - чтоб вы придумали на их месте другого?). И не имейте новых сапог, и не имейте модных полуботинок, и шерстяного костюма не имейте: в столыпине, в воронке ли, на приеме в пересыльную тюрьму - все равно крадут, отберут, отметут, обменяют. Отдадите без боя - будет унижение травить ваше сердце. Отнимут с боем - за свое же добро останетесь с кровоточащим ртом. Отвратительные вам эти наглые морды, эти глумные ухватки, это отребье двуногих, - но имея собственность и трясясь за нее, не теряете ли вы редкую возможность наблюдать и понять? А вы думаете, флибустьеры, пираты, великие капитаны, расцвеченные Киплингом и Гумилевым не эти ли самые они были блатные? Вот этого сорта и были... Прельстительные в романтических картинах - отчего же они отвратны вам здесь? Поймите и их. Тюрьма для них - дом родной. Как ни приласкивает их власть, как ни смягчает им наказания, как ни амнистирует - внутренний рок приводит их снова и снова сюда... Не им ли и первое слово в законодательстве Архипелага? Одно время у нас и на воле право собственности так успешно изгонялось (потом изгонщикам самим понравилось иметь) - почему ж должно оно терпеться в тюрьмах? Ты зазевался, ты вовремя не съел своего сала, не поделился с друзьями сахаром и табаком - теперь блатные ворошат твой сидор, чтоб исправить твою моральную ошибку. Дав тебе на сменку жалкие отопки вместо твоих фасонных сапог, робу замазанную вместо твоего свитера, они не надолго взяли эти вещи и себе: сапоги твои - повод пять раз проиграть их и выиграть в карты, а свитер завтра толкнут за литр водки и за круг колбасы. Через сутки и у них ничего не будет, как и у тебя. Это - второе начало термодинамики: уровни должны сглаживаться, сглаживаться... Не имейте! Ничего не имейте! - учили нас Будда и Христос, стоики, циники. Почему же никак не вонмем мы, жадные, этой простой проповеди? Не поймем, что имуществом губим душу свою? Ну разве селедка пусть греется в твоем кармане до пересылки, чтобы здесь не клянчить тебе попить. А хлеб и сахар выдали на два дня сразу - съешь их в один прием. Тогда никто не украдет их. И забот нет. И будь как птица небесная! То имей, что можно всегда пронести с собой: знай языки, знай страны, знай людей. Пусть будет путевым мешком твоим - твоя память. Запоминай! запоминай! Только эти горькие семена, может быть, когда-нибудь и тронутся в рост. Оглянись - вокруг тебя люди. Может быть, о

115