Архипелаг ГУЛаг - Страница 113

113

Как же это могло стать? Мужчины! офицеры! солдаты! фронтовики! Чтобы смело биться, человеку надо к этому бою быть готовым, ожидать его, понимать его цель. Здесь же нарушены все условия: никогда не знав раньше блатной среды, человек не ждал этого боя, а главное - совершенно не понимает его необходимости, до сих пор представляя (неверно), что его враги - это голубые фуражки только. Ему надо воспитываться, пока он поймет, что татуированные груди - это задницы голубых фуражек, это то откровение, которое погоны не говорят вслух: "умри ты сегодня, а я завтра!" Новичок-арестант хочет считать себя политическим, то есть: он - за народ, а против них - государство. А тут неожиданно сзади и сбоку нападает какая-то поворотливая нечисть, и все разделения смешиваются, и ясность разбита в осколки. (И нескоро арестант соберется и разберется, что нечисть, выходит с тюремщиками заодно.) Чтобы смело биться, человеку надо ощущать защиту спины, поддержку с боков, земдю под ногами. Все эти условия разрушены для Пятьдесят Восьмой. Пройдя мясорубку политического следствия, человек сокрушен телом: он голодал, не спал, вымерзал в карцерах, валялся избитый. Но если бы только телом! - он сокрушен и душой. Ему втолковано и доказано, что и взгляды его, и жизненное поведение, и отношения с людьми - все было неверно, потому что привело его к разгрому. В том комочке, который выброшен из машинного отделения суда на этап, осталась только жажда жизни, и никакого понимания. Окончательно сокрушить и окончательно разобщить - вот задача следствия по 58-й статье. Осужденные должны понять, что наибольшая вина их на воле была - это попытка как-нибудь сообщаться или объединяться друг с другом помимо парторга, профорга и администрации. В тюрьме это доходит до страха всяких коллективок: одну и ту же жалобу высказать в два голоса или на одной и той же бумаге подписаться двоим. Надолго теперь отбитые от всякого объединения лже-политические не готовы объединиться и против блатных. Так же не придет им в голову иметь для вагона или пересылки оружие - нож или кистень. Во-первых - зачем оно? против кого? Во-вторых, если его применишь ты, отягченный зловещей 58-ю статьею - то по пересуду ты можешь получить и расстрел. В-третьих, еще раньше, при обыске, тебя за нож накажут не так, как блатаря: у него нож - это шалость, традиция, несознательность, у тебя террор. И наконец, большая часть посаженных по 58-й - это мирные люди (а часто и старые, и больные), всю жизнь обходившиеся словами, без кулаков - и не готовые к ним теперь, как и раньше. А блатари не проходили такого следствия. Все их следствие - два допроса, легкий суд, легкий срок, и даже этого легкого срока им не предстоит отбыть, их отпустят раньше: или амнистируют или они убегут. В.И.Иванов (ныне из Ухты) девять раз получал 162-ю (воровство), пять раз 82-ю (побег), всего 37 лет заключения - и "отбыл" их за пять-шесть лет.

Никто не лишал блатаря его законных передач и во время следствия обильных передач из доли товарищей по воровству, оставшихся на свободе. Он не худел, не слабел ни единого дня - и вот в пути подкармливается за счет фраеров.Фраер - это невор, то есть не "Человек" (с большой буквы). Ну, попросту: фраера - это остальное, не воровское человечество.

Воровские и бандитские статьи не только не угнетают блатного, но он гордится ими - и в этой гордости его поддерживают все начальники в голубых погонах или с голубыми окаемками: "Ничего, хотя ты бандит и убийца, но ты же не изменник родины, ты же наш человек, ты исправишься". По воровским статьям нет одиннадцатого пункта - об организации. Организация не запрещена блатарям - отчего же? - пусть она содействует воспитанию чувств коллективизма, так нужных человеку нашего общества. И отбор оружия у них это игра, за оружие их не наказывают - уважают их закон ("им иначе нельзя"). И новое камерное убийство не удлинит срока убийцы, а только украсит его лаврами. (Это все уходит очень глубоко. В трудах прошлого века люмпен-пролетариат осуждался разве только за некоторую невыдержанность, непостоянство настроения. А Сталин всегда тяготел к блатарям - кто ж ему грабил банки? Еще в 1901 году сотоварищами по партии и тюрьме он был обвинен в использовании уголовников против политических противников. С 20-х годов родился и услужливый термин социально-близкий. В этой плоскости и Макаренко: ЭТИХ можно исправить. (По Макаренко,"Флаги на башнях".

исток преступлений - только "контрреволюционное подполье"). Нельзя исправить ТЕХ - инженеров, священников, эсеров, меньшевиков.) Отчего ж не воровать, коли некому унять? Трое-четверо дружных и наглых блатарей владеют несколькими десятками запуганных придавленных лже-политических. С одобрения начальства. На основе Передовой Теории. Но если не кулачный отпор - то отчего жертвы не жалуются? Ведь каждый звук слышен в коридоре, и вот он медленно прохаживается за решеткою конвойный солдат. Да, это вопрос. Каждый звук и жалобное хрипение слышны, а конвоир все прохаживается - почему ж не всешается он сам? В метре от него, в полутемной пещере купе грабят человека - почему ж не заступится воин государственной охраны. А вот по тому самому. Ему внушено тоже. И - больше: после многолетнего благоприятствия, конвой и сам склонился к ворам. Конвой и САМ СТАЛ ВОР. С середины 30-х годов и до середины 40-х, в это десятилетие величайшего разгула блатарей и нижайшего угнетения политических - никто не припомнит случая, чтобы конвой прекратил грабеж политического в камере, в вагоне, в воронке. Но расскажут вам множество случаев, как конвой принял от воров награбленные вещи и взамен принес им водки, еды (послаще пайковой), курева. Эти примеры уже стали хрестоматийными. У конвойного сержанта ведь тоже ничего нет: оружие, скатка, котелок, солдатский паек. Жестоко было бы требовать от него, чтобы он конвоировал врага народа в дорогой шубе или в хромовых сапогах, или с кешером городских богатых вещей - и примирился бы с этим неравенством. Да ведь отнятьэту роскошь - тоже форма классовой борьбы? А какие еще тут есть нормы?

113